О нашей прихожанке Алене Якуниной написали статью на сайте www.pravmir.ru. Публикуем ее на нашем сайте без изменений, оригинал с фотографиями тут.

Алена Якунина  11 месяцев провела в следственном изоляторе, не зная, где две ее дочери. Сейчас она на свободе – пока младшей дочери не исполнится 14 лет, действует отсрочка наказания. Теперь Алене нужно забрать девочек, одна из которых сейчас живет в семье священника…

Выбитые зубы за буханку хлеба

До шести лет я жила с мамой, и этот период детства не люблю вспоминать. Очень рано умер отец и мама не смогла справиться с этим, начала пить. Снова вышла  замуж. Они выпивали, ссорились, а срывались на нас, детях. Когда уходили, могли запереть в туалете на весь день. Могли поднять ночью…

Отчим меня очень  сильно наказывал, впрочем, как и других детей – у меня три сестры и младший братик, мама этому не препятствовала. Мы, дети, постоянно были голодные. Помню, на кухне у нас на стене была подвешена хлебница. И я, поскольку была старше и выше всех, ставила табуретку, открывала хлебницу и оттуда забирала хлеб.

Как-то маленькая сестренка заснула с буханкой хлеба под мышкой. Досталось, как старшей, мне. Я потеряла два передних зуба, голова была разбита в двух местах.

Отчим погиб в свои 39 лет, мучительно – у него в двух местах был сломан позвоночник. Об этом мне сказал братик – его родной сын. «У меня не то, что слез не было, я рад случившемуся», – сказал тогда брат. Чтобы заслужить такие слова от родного сына, надо очень постараться…

Но задолго до этого, когда братику было семь месяцев, а мне шесть лет, меня изъяли из семьи, чтобы  передать бабушке. Тогда на  мне живого места не было. У меня был очень тяжелый реабилитационный период, долго восстанавливалась,  работала с психологом.

 Мне показалось, что за дверью – мама

Я маму очень любила, несмотря ни на что. Мне ее не хватало, как бы не заботилась обо мне бабушка, как бы не опекала.

Я всегда надеялась, что маме плохо без меня, и она придет за мной. Когда бабушка  повела меня первый раз в первый класс, как же я завидовала другим детям, которых за руки вели родители!

Вдруг я обернулась, мне показалось, что за дверью – мама. Вырвалась, бросилась ее искать. В итоге мы опоздали на торжественную линейку: бабушка искала меня, а я в это время плакала за той самой дверью.  

Дети в классе, заметив, что  я живу с бабушкой,  сразу же стали дразнить меня «казанской сиротой». А я всем пыталась доказать, что мама у меня есть, просто она много работает.

С мамой я увиделась совершенно случайно, когда мне  было 14 лет. Как-то позвонила другой бабушке, маминой  маме и трубку взяла женщина, которую по голосу я не узнала: «Ален, доча». Рванула, побежала. Дверь открыла женщина, которую я не помнила, хотя  бабушка показывала мне ее фотографии, чтобы я не забыла.

Мы с ней поговорили. С одной стороны, хотелось прижаться к ней, выплакаться. А с другой, она стала мне чужая. Я просто мечтала, надеялась на то, что мама изменилась. Когда начала с ней общаться, поняла, что нет. И ей не до нас, как  и в раннем детстве. Сейчас вот снова замуж вышла.

Но когда я оказалась в заключении, первым человеком,  который мне написал, была моя мама. Пусть спустя два месяца после ареста, но написала! И передала передачу.

От потрясения я даже расписаться не могла в получении. Расплакалась, потому что вроде уже и привыкла к мысли,  что я маме не нужна. Я тогда еще острее поняла, как мне ее не хватало в детстве и как не хватает сейчас.

Я перестала разбираться в людях

Я жила с мыслью, что своим-то детям покажу, что такое материнская любовь!  После школы окончила аграрный университет, встретила мужчину – военного психолога по образованию, стала мамой. Мы с мужем открыли свое дело.  Вроде бы все шло  хорошо. Мы прожили четыре года просто замечательно.

Потом муж захотел свободы, начал пить, изменять. Два года я пыталась что-то исправить, сохранить семью, разговаривала с ним, с его мамой, ведь у нас ребенок. Потом не выдержала и ушла.

Осталась одна, с дочкой на руках. И как-то жизнь моя пошла под откос. Видимо, я перестала разбираться в людях. Начались друзья, развлечения. Попытки остановиться были, но безуспешно. Познакомилась с мужчиной младше меня на четыре года, ему было 24 года, мне – 28 лет. Когда узнала, что беременна, ни минуты не думала, сохранять или нет – аборт для меня неприемлем. Если Бог дал ребеночка, то значит так оно надо. Родилась Маргарита.

Был период, когда мы сняли квартиру, он устроился на работу, вроде все налаживалось, все шло хорошо. Но ему быстро надоело, потому, что как это так, друзья скучают, нужно идти к ним. Ему было удобно, что есть я, потому что смогу заработать на жизнь. Такой вот еще один ребенок, у которого нет ответственности, только желание развлекаться.

В ограблении я напрямую не участвовала

Меня судили за грабеж группой лиц. Мы с младшей дочкой и еще тремя приятелями были на пляже.  В ограблении я напрямую не участвовала, но получилось так, что пошла «паровозом». Потерпевший понял, что нападавших было четверо. Да и приятели решили за счет меня уйти от ответственности.

У меня двое детей, я ни разу не судимая, значит, мне мало дадут.  У одного из них уже была судимость, у другого – характеристика не очень, вот они решили все это на меня скинуть.

Но справедливость все равно у нас есть, и на суде все было видно. Им дали по два года, закрыли их в зале суда. А я вот на свободе. У меня отсрочка наказания, пока младшей не исполнится 14 лет. Эту статью применяют очень редко. То есть, чудеса у нас бывают.

Но то, что случилось, должно было случиться. Хоть я и шла «паровозом», произошедшее – следствие моей жизни. Это меня очень отрезвило, заставило оглянуться, опомниться. Скатиться-то всегда проще, чем подняться. А катилась вниз я очень быстро и по крутому спуску.

Следователь у меня было очень хорошая женщина,  я ей так и сказала: «Знаете, Екатерина Андреевна, то, что я сюда попала, должно было произойти. Потому, что это меня и тормознуло не спуститься совсем вниз». Что Бог ни делает, все к лучшему. Заключение заставило меня остановиться. У меня было время поразмышлять…

А сейчас остается только подниматься и не опуститься опять.  Если в течение лет трех-четырех все будет хорошо, я могу снять с себя эту судимость. Если я буду работать, если у меня дети будут ходить в школу, в садик, не будет никаких замечаний со стороны органов опеки…

 Дети меня не простят?

Когда я попала в следственный изолятор, были мысли,  что дети меня не простят, будут думать, что я их бросила. Хотя я их очень сильно любила и люблю. Было очень больно. Когда меня арестовали, старшая сначала осталась с моей бабушкой. Потом, когда у той стало плохо со здоровьем, Надю передали в приемную семью. Рита тоже в приемной семье.

Когда я узнала об этом, очень испугалась, что детей больше не увижу.

Но теперь знаю, что не лишена родительских прав, исправляюсь, поэтому могу забрать детей. Надо только дождаться, когда прибудет постановление суда, с меня снимут подписку о невыезде. Опека не против, чтобы я забрала детей.

Когда только вышла, сразу позвонила Наде: «Мама тебя не бросала, всегда любила и будет любить». Она ответила: «Я знаю». Хотя изначально ей сказали, что мама ее бросила, уехала. И только через какое-то время – правду. Она молилась за меня.

Сейчас будет непростой  период: когда меня забрали, Рите было два года, сейчас – три. Мне очень страшно, как она ко мне отнесется, вспомнит ли.  Я детей, что Наденьку, что Риту, никогда даже не наказывала: мне своего детства хватило в этом смысле.

Я оказалась никому не нужна

В заключении ты заперт, не можешь дотронуться до листочка, не можешь обнять дерево. Небо видишь через решетку.

Два месяца ни от кого не было весточки вообще. Я считала, что меня бросили все – и друзья,  и родные. Я никому не нужна оказалась. Это очень тяжело, когда кому-то приходят письма, а у тебя внутри все переворачивается, потому, что весточки нет.

Когда попадаешь туда, начинаешь понимать, насколько ценны самые обыденные вещи: встать с утра, обнять своего ребенка, услышать его голос, приготовить завтрак, сходить с ним погулять.

Я там даже очки не носила. Сначала было тяжело без них, потом привыкла. Мои в железной оправе забрали, там в очках можно, но только в пластиковой оправе. И то их непросто передать, это делается через медчасть. Когда вышла, купила сразу очки. Как будто мир с другой стороны увидела. Яркий, не расплывчатый.

У нас были такие случаи, когда девочки возвращались… У одной – забрали ребенка, лишили родительских прав, муж с ней развелся. Ей было некуда идти. В  итоге через два  месяца она вернулась обратно за решетку.

Потому что все-таки выбраться из этой жизни очень тяжело. И человек может привыкнуть к несвободе. Переломный момент длится первые два месяца, потом в полгода и в год. А потом человек начинает привыкать, распорядок втягивает.

Я не поверила, что меня отпускают

Те одиннадцать месяцев, что  провела в следственном  изоляторе, я очень много думала о жизни, размышляла, что мне делать дальше. Вот  тогда я поверила в Бога, начала обращаться к Нему. У нас на весь СИЗО был один молитвослов, который ходил из камеры в камеру, и я начала его переписывать. И вот пока переписывала, вчитываясь в молитвы,  мне стало легче. Ночами молилась и просила, чтобы мне дали свободу вернуться к детям. Потом мне пришло письмо от моей старшей дочки и я поняла, что все налаживается, что она меня любит, ждет.

У нас по СИЗО ходил священник. Очень хотелось к нему попасть, побеседовать, да и крестик попросить – там  разрешены самые обычные, на верёвочке. Обратилась к режимному: «Как бы мне поговорить с батюшкой?» В ответ услышала: «Тебе нужно написать ходатайство следователю. Следователь должен подтвердить. Затем – переслать официальное разрешение нам. Месяца через три увидишься». В общем, меня освободили раньше.

Когда в зале суда услышала, что все,  завтра меня отпускают из-под ареста, просто не поверила в это.  На второй день после освобождения пошла в церковь. Там мне дали крестик, бесплатно. Посоветовали исповедаться, причаститься. Я была внутренне озлоблена на всех.

Поговорила со священником, и он сказал: «Прости и отпусти. Иначе тебе будет тяжело жить с этим камнем на душе. Если ты не простишь, ты опять попадешь туда. Ты не сможешь из этой ямы выбраться, твоя озлобленность будет тебя тянуть вниз». И я действительно отпустила всю эту ситуацию. Раньше думала, как радостно будет увидеть в наручниках людей, которые меня подставили. А теперь мне наоборот стало их жалко. Потому что я через это прошла, а им предстоит пройти. И действительно, если бы не эти одиннадцать  месяцев, не знаю какой бы я сейчас была.

Я не хотела дочери того 1 сентября, которое было у меня

Когда я вышла, первым делом обняла дерево, потрогала его листья. После выхода на свободу в первые моменты теряешься. Тебе не хватает того режима. Тебе не хватает той обстановки. У меня этот период продлился где-то неделю. Я вставала в 6 утра, по режиму, ложилась в 10. То есть, какое-то время я не осознавала,  что уже на свободе.

Когда вышла, у меня не было ничего. Я  снимала квартиру, когда меня забрали. Там остались все-все мои вещи и забрать их нет никакой возможности.

Пришлось начинать все с нуля. Снимать квартиру, как-то устраиваться на работу. В дальнейшем я надеюсь еще и подрабатывать картинами – у меня за плечами художественная школа и один курс художественного училища.

Начинаю жизнь заново. Если сравнить то, что со мной творилось год назад, и мое внутреннее состояние сейчас – совершенно разные вещи.

Старшая дочка попала в семью священника. И он сам, и его жена замечательные люди. Я с ними в очень хороших отношениях. Первого сентября в первый класс мы повели Надю вместе.

Мне сначала не хотели разрешать органы опеки,  чтобы Наденьку не травмировать. Считалось, она потянется к маме, а  у нас приговора еще не было тогда. Но я пыталась объяснить, что ребенок наоборот, озлобится, если мамы не будет, если ее не пустят. Я  очень не хотела ей  того 1 сентября, которое было у меня. Мой ребенок был счастлив: куча подарков, мама рядом. Познакомилась лично с семьей, каждый день созваниваемся. И дочка звонит постоянно, и днем разговариваем, и спокойной ночи желаем другу другу. Я знаю, как у нее дела в школе.

С приемной семьей младшей дочки я не знакома. Я знаю, где она находится, но не знаю, в какой она семье. Мне сказали, что дочку взяла молодая бездетная пара, но контакта не дали. То есть, это придется все решать через суды. Не  думаю, что будут какие-то проблемы, потому  что опека хочет помочь мне в этом вопросе.

Люди стараются мне помочь, и я им благодарна

С прежними друзьями я прервала всяческое общение. Остались только подруга и друг, которые поддерживали, когда я была в заключении. Друг помогает советами, у подруги, общаясь с ее двумя маленькими детьми, я буквально отогреваюсь.

Познакомилась с человеком, который хочет показать мне совершенно другую жизнь, не ту, которая у меня была. Через него – с хорошими людьми, которые мне сейчас пытаются помочь с работой. У меня совсем иное общение, чем раньше, другой уровень. Это люди, которые наладили свою жизнь, она у них стабильна (я имею в виду даже не материальную сторону). Они могут дать совет, как себя повести в той или иной ситуации.

Познакомилась я с помощником нашего саратовского депутата Галиной Викторовной. Она мне очень помогает. С ее помощью, с миру по нитке, я смогла хоть как-то обставить квартиру, у меня появились первые вещи. Когда Галина Викторовна узнала, что у меня все вещи пропали, сказала: «Вещи – это все наживное. С вещами мы тебе поможем. Ты сама себе внутри помоги. Смотри: новые вещи, новая квартира, новая жизнь».

Люди стараются мне помочь, и я очень благодарна за эту помощь. Я поняла, что, оказывается, в беде не бросают. Просто нужно знать, с кем общаться, с кем быть знакомыми. Сейчас мне дают толчок начать жизнь заново, с чистого листа.

Сейчас мне многие пытаются помочь встать на ноги. И работу предлагают, и подработку и с вещами помогают, чтобы было во что одеть девочек.

Я вышла на тот уровень, когда познакомилась именно с добрыми, отзывчивыми людьми. Не с теми, которые от тебя требуют, отбирают все, что можно, а отдают. Они  мне показали, что доброта существует и чудо существует. Самое главное – надеяться и верить.

Фото Михаила Казьмина